Обозрение грузинско-российских отношений новейшего периода фактически является обозрением истории Грузии того же отрезка времени. Россия является той главнейшей темой, вызовом, в рефлексиях с которой формировалась грузинская государственность, и в определенной степени идентичность. Поэтому прямо или косвенно Россия всегда была связана со всеми важнейшими событиями, происшедшими в Грузии во время двух прошлых властей («Национальное движение» и «Грузинская мечта»): «революция роз», развитые в Аджарии процессы, августовская война, послевоенный кризис, «политика нормализации»…
Для политической элиты Грузии отношения с Россией означают не просто отношения с государством Российская Федерация. Это в то же время является отношением к независимости страны, степени свободы. Они также указывают на политические ценности, афиляции, восприятие в отношении Советского Союза — как анализирует их современное грузинское общество, и как старается освободиться от них. Кроме того, отношения с Россией являются громадным политическим опытом, и импульсом роста государственного мышления для молодого грузинского государства, все еще находящегося на стадии формирования. С данной точки зрения следует сказать, что каждая власть, так или иначе, внесла свою лепту в формировании современного грузинского государства.
Если начать характеристику отношений с Россией власти Михеила Саакашвили, пришедшей путем «революции роз», их можно разделить на две части: довоенные, и послевоенные. Наряду с этим, на политику Грузии с Россией правительства Саакашвили до 2008 года сильно влияли неправильные представления, и преувеличенные ожидания. Эти темы были связаны с тремя главными вопросами:
Первый касается Соединенных Штатов Америки, и вообще восприятия Запада. Именно начиная с этого периода, в новом правительстве Грузии появились некоторые преувеличенные представления о помощи США. Частью тех же представлений являются поспешные ожидания в связи с интеграцией Грузии в НАТО и Евросоюзе. Следует отметить, что эти воззрения во власти с одной стороны возникли независимо, а с другой стороны, возможно, у них были определенные объективные основания со стороны некоторых кругов западных политиков (например, от т.н. «республиканских ястребов»).
Вторая тема, естественно, касалась самой России, и иллюзий, возникших по отношению к ней. Например, на начальном этапе власть почти была уверена, что, как и в случае революции Аджарии, Кремль, как минимум не вмешается в процесс интеграции Цхинвальского региона в составе Грузии, и в данном контексте путь у Тбилиси был открыт. Примеры ненадлежащей оценки возможностей, силы, и целей России хорошо видны и в заявлениях тогдашней власти. Например, 4 декабря 2007 года в рамках предвыборной встречи резидент Грузии заявил: «Русские несколько раз проговорились, что их не интересует Южная Осетия», «Цхинвальский режим расшатан, как зуб, который надо удалить… это действительно вопрос нескольких недель или месяцев».
Демонстрацией тех же взглядов является заявление бывшего министра внутренних дел Вано Мерабишвили в связи с известным «шпионским скандалом»: «Никогда Россия не была такой незащищенной и слабой, как сегодня, поскольку она очень растеряна, и делает неадекватные, спонтанные шаги… Я не вижу какой-либо серьезной опасности в действиях России, поскольку она растеряна… Сегодня весь мир видит, что Россия является обычной слабой страной».
Разумеется, данная статья преследует целью не напомнить читателям о мощи России, или подчеркнуть это, а показать результаты недостаточной оценки ее роли. Здесь же можно сказать, что возможно Россия сознательно не мешала таким представлениям в правящей элите Грузии. С данной точки зрения любопытна роль дяди Михеила Саакашвили и других «теневых» фигур, которые, по мнению некоторых обозревателей, были связаны с российскими спецслужбами.
Третья тема, которая влияла на отношения с Россией, касается преувеличения непосредственно властью Грузии собственного значения и роли; А также частых амбициозных, и громогласных обещаний. Например, свою роль в определении отношений с Россией сыграли такие заявления, как: «1 января 2007 года мы отпразднуем в Цхинвали», «я прищучу врагов Грузии», «мы объединим, снова создадим страну Давида Агмашенебели», «Грузия это тигр, готовый к прыжку, и он окажется умней охотника (подразумевается Россия)», и т.д. В то же время Саакашвили действительно был амбициозным политиком, жаждущим внести некий «грандиозный перелом» в истории. Возможно, амбиции в политике не предосудительны, но когда по разным причинам они не исполняются, их принудительное осуществление, или ускорение приводит к противоположным результатам. Наряду с естественным развитием, у появления этих взглядов тоже были определенные объективные характеристики. Например, с ноября 2003 года по ноябрь 2007 года страна действительно достигла ощутимых успехов в разных сферах государственного существования (строительство современных государственных институтов, искоренение коррупции, увеличенный в разы бюджет, и т.д.).
После 2008 года вышеизложенные воззрения, существующие во власти, постепенно развеялись, и правительство практически перешло в режим самосохранения. После войны у правительства вряд ли могло быть ожидание какого-либо позитивного прорыва на внешнеполитической арене. Россия не желала говорить с Грузией, на том этапе она практически достигла своих интересов в Грузии, поэтому для российских высших политических лиц Саакашвили до конца оставался «нерукопожатой» фигурой, несмотря на неоднократные попытки предложения диалога из Тбилиси. Грузия не особо должна была надеяться и на Запад. Пришедшая в США новая администрация с подозрением смотрела на Саакашвили и, разумеется, не собиралась пересматривать политику «перезагрузки», инициированную с Россией.
Отражением созданной растерянности является внешняя политика Грузии 2008-2012 года. Одним из проявлений этого по отношению России, например, является активная северокавказская политика, начатая после войны, в большей степени содержащая разного рода риски и угрозы, нежели несущая осмысленные политические результаты. Кроме того, в этот период стратегией Грузии по отношению России стало «обвинение во всем России», и «что плохо для России, хорошо для нас». Растерянность проявилась и в отношениях с Западом. Например, с 2010 года Грузия начала говорить об углублении отношений с Ираном, когда Тегеран был почти на грани войны с Вашингтоном. Эту политику некоторые наблюдатели считают некой легкой попыткой со стороны Грузии шантажировать США. В конечном итоге Саакашвили ничего не достиг антироссийской политикой, более того, полученные политические результаты наиболее полезными оказались как раз таки для России.
В грузинско-российских отношениях начался некоторый процесс поворота с 2012 года, когда во власти Грузии произошло изменение. Новая власть представила не столько независимое, собственное видение по отношению России, сколько ее основной попыткой стало именно исправление/недопущение ошибок, допущенных Саакашвили.
На начальном этапе необходимость восстановления отношений была обусловлена существующим до того постоянным хождением на грани рецидива войны с Россией, что морально и физически изнуряло Грузию. В то же время в обществе был большой спрос на «нормализацию», и ее поддерживал Запад. Несмотря на это, из-за агрессивной политики России и т.н. «красных линий», Грузии было необходимо в определенной дозе дистанцироваться от нее. Эта амбивалентность хорошо проявилась в опросе общественного мнения, проведенного в Грузии в 2016 году. Например, 70% респондентов считали приоритетным продолжение диалога с Россией, тогда как в то же время примерно столько же процентов (76%) назвали главной угрозой Россию.
Если оценить политику «нормализации» в целом, это хорошее отражение одновременного двоякого отношения к России в грузинском обществе — политика «нормализации» включает в себя с одной стороны необходимость сотрудничества с Россией, экономических отношений, социально-культурных связей, с другой стороны «принуждение», чтобы Грузия проводила осторожную политику, и «держалась подальше» от Кремля. Грузинско-российское противостояние всегда имело место быть. На протяжении веков Россия с одной стороны воспринималась в Грузии как спаситель грузинского этноса и объединитель страны, а с другой стороны, как сила, которая попрала суверенитет, и национальное самосознание.
Будущим перспективам «нормализации» больше всего препятствует ограниченность пространства сотрудничества. Результатом этого является то, что с 2012 года в относительно легко решаемых экономических, гуманитарных, и социально-культурных сферах были быстро приняты соглашения, но затем диалог вошел в стагнацию. Для последующего углубления отношений обе страны должны преодолеть т.н. «красные линии», к чему не готова ни одна из сторон. Здесь же можно сказать, что если для Грузии эти «красные линии» проходят по «ее телу», и касаются государственных тем фундаментального значения, для России это требует пересмотра тех целей и стремлений, которые Эдуард Шеварднадзе охарактеризовал, как желание России, чтобы соседние государства поставили интересы Кремля выше собственных интересов
В ближайшем будущем Россия, вероятно, по-прежнему останется «громадной глыбой, лежащей бременем на Грузии». Если трактовать это мнение шире, можно сказать, что трудности, существующие в отношениях с Россией, можно использовать для формирования правильного государственного мышления и подходов в Грузии. В то же время важно, чтобы это произошло не симуляцией национализма и истерическими криками, а путем объективного осмысления роли России (исторической, культурной, политической) для Грузии, и в то же время стремления к независимости и свободе. В данном случае Россия будет серьезней относиться к нам.
