Я из поколения 90-х. Поколения, которое не помнит Самачабло, и смутно помнит Абхазию. Поколения, для которых Сухуми ассоциируется с увиденным в телевизоре растрепанным солдатом, танцующим перед окутанным пламенем Домом правительства, а Чубери – с кадром растянутой людской цепи на заснеженной дороге.
Я представитель поколения, которому не были чужды «пирожное Сигуа», очереди за хлебом, пустые прилавки, гуманитарная помощь, и постоянная тоска по матери, работающей в другом городе, с которой редко виделись. Зато чуждым были свет, газ, горячая вода…
Я из того поколения, которое вместо песенок «Басти-бубу» (детская развлекательная программа — ред.), пело «Шавлего» (патриотическая песня-ред.), которое помнит русские голубые каски, рынок Эргнети и контрабандный товар. Детство которого ассоциируется с печеньями и вафлями, которые горели и нельзя было есть, но все равно ели. Я из того поколения, которое спорило со сверстниками на «Сникерс» как на предмет всеобщего благосостояния и роскоши, и у которого эта привычка осталась по сегодняшний день как комплекс детства (на спор первым всегда в голову приходит «Сникерс»).
Я из поколения, которое читало книги при свечах, и обогревалось дровяной печкой. Поколения, которое выросло в Гори, и почему-то быть из того же города, из которого Сталин, преследует как постоянное клеймо.
90-е были нашим детством, и мы воспринимали их в более или менее светлых цветах. Мы не знаем, что тогда на самом деле происходило. Не знаем, что переживали наши родители, потерявшие в банках накопленные годами деньги, не знаем, каково им было выходить за хлебом в город, где на улицах постоянно свистели пули, и не было гарантии, что вернутся назад живыми. В отличие от них мы не помним ни внутренних, ни внешних предателей, ни ультиматумов России, ни гражданских войн.
Но мы помним 2008…
И сегодня, когда некоторые садятся за стол переговоров с Россией, верят в две России, растроганы за благотворительные концерты на Красной Площади красной страны в помощь Грузии, полагают, что культура и политика далеки друг от друга, считают, что единоверие является гарантией нашей дружбы, думают, что опять-таки лучше Россия, что иногда большой брат должен потрепать нас за уши, я не понимаю их, так как не знаю, как забыть эмоцию, которая охватила меня в ночь 7 августа, сидящей на подоконнике, глядевшей в сторону Цхинвали на алое небо, откуда доносились непрерывные звуки пулемета.
Или утро 8 августа, запах боеприпасов, и тучу пуль над городом.
Ощущение, которое было во время взрыва первой бомбы, будто дом выпрыгнул из фундамента, и вернулся обратно.
Ту секунду, когда мелькнуло, что возможно никогда не смогу вернуться в родной город.
Разбомбленные и сожженные дома;
Убитых мирных граждан;
Чувство стыда, оскорбления, слабости;
Раздавленное русским сапогом самолюбие;
Погибших врачей;
Беременных женщин;
Осиротевших детей;
Один месяц пребывания в беженцах;
Героев Шиндиси;
Георгия Анцухелидзе;
Стареньких матерей, собственными руками похоронивших своих детей у себя во дворе;
Покойников, вывезти которых разрешили только спустя 1-2 недели после гибели.
Мифы о «спящем Цхинвали»;
Совершенно мерзкую и беспредельную пропаганду российских СМИ;
Похожие на концентрационные лагеря поселения беженцев;
Наглое, бессовестное,и циничное передвижение линии оккупации так, как им заблагорассудится на протяжении всех этих семи лет;
Семьи, разделенные российскими колючими ограждениями;
Потерянные территории;
Людей, которые оставили за линией оккупации могилы родителей, братьев и сестер, детей, и не могут посетить их;
Ощущение нестабильности, возникшее после августовской войны.
