Истины сладостней пища греховная

Племя Каинов шествует через все времена и страны, в том числе, и Кавказ. Исса Кодзоев, представляя на суд читателя «свою» когорту изменников, убеждает его, что предательство никак не связано ни с их псевдопринадлежностью к какой-то конфессии, ни национальностью, ни страной проживания, а нищетой духа, не воспринявшего и не признающего религиозно-нравственной основы общества, в котором они живут. Эту истину писатель убедительно доказал созданием обширной и колоритной портретной галереи предателей разных стран, народов и религий Кавказа.

Каждый душепродавец, представленный в эпопее «Галгай», имеет свою цену измены и меру расплаты за нее. Любому «своему» предателю писатель устанавливает цену купли-продажи души в соответствии с его способностями, склонностями, чертами характера и запросами. Есть изменники «высокого полета», продающие Отечество за власть над соотечественниками и право их грабежа в пользу захватчиков и себя. Есть и предатели – крохоборы, которые довольствуются толикой денег, землицы, «хлебным местечком», смазливой девицей и даже просяной похлебкой. И те, и другие нужны друг другу, словно воздух. Низшее сословие отступников является социальной опорой изменников высшей категории и моральным оправданием их предательства, исходя из принципа «не я же один такой». Предатели низшего ранга мотивируют свою измену ссылкой на «авторитет» высопоставленных Иуд и, соответственно, ответственность за свои поступки перекладывают на них.

Одним из таких отступников является уже упоминавшийся Ширткъ.* Он, ничего незнавший об участи Муража, добрался до стана монголов. Ему был устроен пышный прием и обещано, что у них с Муражем будет «власть, деньги, яства - все, что надо». Захмелевший Ширткъ «повелевает»: «Подайте-ка мне красивых девиц!» Ему привели трех девиц, с которыми он, попивая вино, утолял свою похоть. На второй день Ширткъ повел орду на захват Отечества. Чем ближе становились горы, тем больше в его сердце заползало раскаяние, но он успокаивал себя: «Не я же это начал. Мураж сам знает, что делает. Как можно наслаждаться жизнью! Разве не один раз живешь? Какие у них были мягкие руки! Что за душистый запах шел от их тел? За такую-то ночь...»

Ширткъ испытывает душевный дискомфорт, но не считает себя изменником. Всю ответственность за происходящее он возлагает на Муража и убежден, что «за такую-то ночь...» можно продать всё, что угодно. И. Кодзоев «убивает» Ширткъа наповал этим монологом, который доказывает, что уголок, отведенный в его сердце Богу, заставлен ложем плотских утех. Если мысли о раскаянии и всплывают в его душе, то всего лишь легким облачком, которое быстро улетучивается под напором воображаемых картин сладострастья, будоражащих его похотливую суть. Но расплата в этот раз не замедлила нагрянуть... Монголы угодили в галгайскую засаду. Последнее, что Ширткъ видел в своей никчемной жизни был камнепад, который на них обрушили галгаи. (2 : 312 – 316)

Блудливые мечтания Ширткъа для старушки Чабийхи уже ничего не значат. Она промышляет доносами на беглецов из монгольского плена. С их появлением Чабийха поучает внука Хама: «Гостя надо чтить. Ведь он - от Бога. Говорят, что чурек, съеденный гостем, Он возмещает троекратно. Когда умру, Всевышний спросит: «Что ты сделала хорошего? Каким благодеянием обеспечив себя, ты явилась ко Мне?» И мне будет что сказать: «Я согрела, накормила беглецов и, снабдив в дорогу продуктами, проводила». И, Бог, по ее мнению, велит отвести ей место, где она сможет сладко спать и сладко есть. Чабийха мечтает заполучить в мире ином как раз то, что соответствует убожеству ее земных помыслов и деяний – далее этого ее фантазия не простирается.

Под предлогом присмотра за барантой, Чабийха отправляет Хама к изменникам – аланам, с доносом. Беглец по имени Багарх, увидев через оконце халупы, что Хам понесся в другую сторону, спросил ее: «Возмещает ли наш Бог добро – добром, а зло – злом?» У нее опустились руки... Ее испуг был вызван не страхом перед Богом – она боится расплаты. Однако беглецы ушли, не тронув ее. Последующие события показали, что Чабийху не терзали угрызения совести. Вернувшемуся внуку она говорит, что «даже лучше, если беглецов схватят вне их дома. Только бы отдали наш мешок с просом». - «Нам причитается мешок проса?» - «Если за одного беглеца дают треть мешка, то за троих – полный. Наши челюсти-то смогут жамкать...»

Исса Кодзоев противопоставляет словопрения Чабийхи ее реальным поступкам, свидетельствующим, что в ее сердце нет места Богу – оно забито мешками с просом. Чабийха – образец двуличия: в Господа она, якобы, верит, но совершенно не боится - мешок проса дороже и сладостней Него. При этом у нее не возникает мыслей об участи беглецов, если они вновь попадут в лапы монголов. Она и Хаму не дает ни единого повода для таких мыслей, хотя и знает, что в случае поимки беглецов ждет жестокое наказание или мучительная смерть. Для нее важнее другое: было б что пожевать...

На дорожку доносительства она стала в молодости, когда с сыном выдала перса, которого спас от смерти ее муж Тускар. Узнав, что доносчики - жена и сын, он ушел, не пожелав больше жить под одной крышей с предавшими гостя. Однако Чабийха не убивалась из-за своего доноса и ухода мужа: уже на второй день она, с остервенением необъезженной кобылки, предалась любовным утехам с главарем изменников в кустах у дома... (4 : 157 – 167, 271 – 272)

Ширткъ, Чабийха и их продолжение – Хам, как и все остальные предатели, росли под воздействием общества, не приемлющего измену, осуждающего и карающего за нее. Оно внушает человеку, что его долг, как гласит азербайджанская мудрость, «быть рабом совести и господином воли». Однако эти чувства и знания изменники загнали на задворки самосознания, ибо их души лишены морального стержня. Они обратились в помойки нравственности, которые никак не могут быть обиталищем Бога, и, значит, не в состоянии удержать их от измены.

К этому же разряду лишенцев совести и чести относится и кабардинский купец, который своим добровольным приходом к Тамерлану сам обозначил себе цену и сам предопределил себе кару. Он провел врагов к месту, где укрывался его соплеменник – отважный князь Новразбий, чьи внезапные вылазки досаждали Тамерлану и наносили огромный урон его армии. В последней схватке все кабардинцы погибли, сражаясь, как герои. И тогда настал черед «вознаграждения» душепродавца: Эмир повелел палачу вспороть купцу живот и набить его монетами. Тот спрашивает: «О, Высокочтимый! Их надо заложить, убив его?» - «Ты что несешь, палач? Зачем мертвецу деньги? Живому. Серебро – условленная цена. Он продал своих людей, а меня-то он тем более продаст». Пусть знает: Тамерлан платит свой долг!..» (5 : 417 – 418)

Купец с распоротым животом, набитым серебром, будет умирать мучительно и долго. Какие предсмертные мысли будут одолевать его сознание? Раскается ли в своем изменническом деянии? Или он будет терзаться из-за черной неблагодарности Эмира? Вспомнит ли Бога, преданного им за серебро? О соплеменниках, лишенных жизни по его доносу? Это ведомо лишь Единому Господу, перед которым он предстанет вместе с «нажитым» серебром...

В галерее предателей эпопеи есть еще одна их категория, которая изменяет не во имя захвата власти и получения наживы, а из-за трусости, ради сохранения жизни и добра. Так, жители городища Большая Излучина,** узнав о нашествии Менгу-Темира, разорвали отношения с другими аланами и, приняв власть орды, выплачивали дань. Их «счастливое» прозябание под ханом продолжилось полгода. После захвата Дедякова Менгу-Темир был вынужден возвратиться в ставку на Волге. Перед уходом из Алании он благодарит за службу, стоящего перед ним на коленях, князя Глеба и дарует ему на разграбление Большую Излучину. В тот же день ратники разграбили городище, а алан, от мала до велика, погнали на Русь. На берегу Терека они устроили пьяный привал. Захмелевшие ратники, решив задобрить разбушевавшийся Терек жертвоподношением, вырывали из рук матерей малых деток и швыряли в волны. (4 : 84 – 85, 264 – 265; 5 : 46)

Так началась дорога в рабство для излучинцев - изменников аланского единства. Все, что они так рьяно стремились сохранить ценой предательства было потеряно: хлам добра достался врагу, мужчины – инициаторы и проводники измены, стали холопами, а их жены, сестры и дочери - наложницами. Навсегда потеряв Родину, они растворились в другом этносе и перестали существовать в качестве алан.

Такая же неприглядная история повторилась во время вторжения Тамерлана в Кабарду. Эйдаркъо призывал князей к единству в борьбе против захватчиков, но они во главе со своим вождем Бобий пошли по стопам своих предшественников из Большой Излучины. Результат вышел такой же трагичный и позорный. Жену и дочь князя Бобий изнасиловали у него на глазах, а затем его самого привязали за усы к хвосту лошади и, поволочив по земле с издёвками и насмешками, убили. Всех его людей угнали в плен. Армии Эйдаркъо удалось освободить часть пленных, в том числе жену и дочь Бобий, которые сразу же отошли в кусты. Чуть позже выяснилось, что дочь перерезала себе вены, а мать всадила нож в сердце. В отличие от многих мужчин, честь для этих двух кабардинок оказалась дороже жизни. (5 : 421 - 436)

Сожаление, но не сочувствие, вызывают люди, ставшие изменниками не во имя власти, корысти или трусости, а по убеждению, в основе которого лежит заблуждение. Один из них девяностолетний Имад - отменный лазутчик Тамерлана. Он честен, прям, отважен, бескорыстен, независим и, как это не странно звучит, он боится Бога и любит свой народ. Имад говорит Сейф Эддину - визирю Эмира, что им не захватить Галгайские Горы. Тот возмущен: «Как ты смеешь такое говорить? Львы, несущие знамя Джихада...» - «Не знаю твой джихад-михад, но знаю: галгаи будут сражаться так, как против вас не сражался нигде и ни один народ». Однако такая правда визиря не устраивает, ибо Эмир считает войну завершенной.

Имад не скрывает от визиря, что у него «болит сердце за свой народ». – «Тогда почему ты перешел к нам?» - «Чтобы принять участие в джихаде, ибо говорили: Эмир идет распространять ислам. Ошибся ли я, не знаю». – «Ты считаешь неверным, что мы делаем». – «Жестокость не ведет человека на верный путь. Она разошлась безмерно. Я боюсь не смерти, я боюсь Господа. Я завершу избранную дорогу. Если же в День Суда я обнаружу, что ошибся, пожалуюсь на вас Аллаху». В ту же ночь Имада и Чуки - внука его сестры, убили спящими. Наверное, они кому-то мешали». (5 : 685 – 688)

Имад заблуждается в силу своего религиозного невежества. Во-первых, в Коране сказано, что «Каждый человек является заложником того, что он приобрел». (74 : 38) Исходя из сути этого айята, Имад не сможет переложить ответственность на Тамерлана, потому что он сам «приобрел» для себя бремя этого греха. Во-вторых, Имаду никак не удастся вручить Аллаху жалобу на Эмира, ибо Ему не нужны ничьи «доклады», чтобы иметь знание о грехах любого из Своих творений.

Религиозным невежей является и галга Хасан, решивший внести вклад в джихад, выдав Эмиру стратегический запас зерна страны. Так он вознамерился угодить в рай, (!) прихватив с собой заодно семью и родичей... На его пути к измене встал брат Хусен. Это закончилось его гибелью. Ценой прозрения Хасана стало убийство брата. Схоронив его, он пристал к патриотам, чтобы в крови захватчиков топить свою вину за убийство брата и попытку измены.*** (5 : 649 – 652)

Описывая эти разноплановые, трагические истории предательства, Исса Кодзоев убеждает читателя, что Родине, данной Богом, недопустимо изменять даже, якобы, во имя веры. История человечества неоспоримо свидетельствует: завоеватель вторгается в чужой край не во имя веры и блага его народа, а, прежде всего, ради захвата земли, убийства и грабежа. Кавказский поход Тамерлана подтверждает эту истину: «До его прихода число мусульман среди галгай росло. После - никто не принял ислам. Что это за джихад, который осушает забивший родник ислама, убивая мусульман?» (5 : 650)

Баадал - еще одно изменническое существо, достойное внимания читателя. Он - образец истинного предателя, до мозга костей пропитанного заразой измены. Он с сообщниками совершил неудачную попытку захвата и выдачи в Кабарду вождя галгаев Аже Ахка. Всех, кроме Баадала, схватили. Он вскоре объявился в кольце кабардинцев у пограничного вала: «Эй, галгай! Что вы попрятались, словно мыши, завидевшие кота? До сих пор я был Баадал, теперь я – Тхай. Я вам устрою! Куда вы денетесь? У вас же нет крыльев, чтобы взмыть в небеса, у вас же нет когтей, чтобы добраться до дна земли...»

Мера его беспринципности, циничности, бесстыдства и отречения от всех нитей, связывающих с соплеменниками и своей семьей безгранична. Он отказался даже от имени, данного семьей. Прослышав про этот «визит», его отец Таха объехал Халлою, объявляя: «Халлои! Галгаи! Килло, сошедший в мир по моей вине, стал изменником, злом Родине. Я отрекся от него, да отречется от него и Бог! Настигнете – убейте его! Не будет на вас крови. Окажите мне эту услугу». Вскоре Баадала схватили и передали отцу: больше никто его не видел. Что с ним стало знает отец, знает Бог...» (7 : 187 – 205)

Подводя итоги, можно утверждать, что тема измены, поднимаемая Кодзоевым в эпопее, была и остается крайне актуальной для всех времен и стран. Суть изменников и их покупателей за прошедшие столетия не претерпела ни малейших изменений и они располагаются на одном уровне аморальности. Следовательно, мера ответственности за последствия их злодеяний по купле-продаже душ равнозначна. Сегодня, как и в прошлом, предатели являются живым доказательством верности грузинской мудрости о том, что «крепость изнутри берут». Ведь именно изменники содействуют, а зачастую и обеспечивают завоевателям и глобализаторам полный либо частичный захват своих стран или их колониальный гнет. Именно их продажные души санкционируют убийство десятков, сотен тысяч сограждан, беженство и смертельный голод миллионов, грабеж ресурсов своих стран, их нищету, деградацию нравственности и упадок культуры.

Исса Кодзоев творил слово эпопеи о предателях Отечества средневековья, видя, слыша и осознавая мерзость и последствия изменнических деяний их воспреемников в настоящем. Поэтому его письмена о душепродавцах преисполнены боли и гнева: «Да отлучит Господь от себя изменников, ставших для Родины злом, ведя на него врагов! Да отлучит Он от себя того, кто станет биться против своей Родины!» (4 : 172)



Примечания

Автор описал в статье только малую часть аланских изменников. В эпопее «Галгай» они представлены и выходцами из многих других народов Кавказа.
* http://kavkasia.net/Russia/article/1425962437.php
** Большая Излучина – Йоаккха Гел.
Килло (к1илло) – отпрыск, потомок (насмешливо).
Тхай - Бог у кабардинцев.
*** О подобной «внутрисемейной» измене И. Кодзоев поведал в книге «Ивизда Газд». Сын предает отца – казначея Страны Галгаев, ради наживы. Старший брат, не в силах самолично убить - младшего, создает ситуацию, ведущую к его гибели. (6 : 158 – 173)