Закрытая Чечня

Это размышления о новой книге – «Информационная блокада Чечни», которую я начал писать лет пять назад еще в Москве, но потом по разным причинам отложил, а здесь, в Грузии решил ее дописать. Хотя книга не столько о Чечне, сколько о том, как Владимир Путин начал восстанавливать традиции советской пропаганды и цензуры во всей России. Нет, не той цензуры, как в Советском Союзе, когда очкастые чиновники в маленьких кабинетах предварительно прочитывали газетные полосы или верстки книг, чтобы потом поставить фиолетовую печать и разрешить все, что он прочитал и не вычеркнул – напечатать.

В России восстановлена другая цензура – цензура владельца, который не хочет испортить отношения с властью, и поэтому его газета или радиостанция будет сообщать населению только приятные новости, а неприятные – о врагах. Как в Советском Союзе – у них все плохо, а мы – счастливые. Именно такой хотел видеть Владимир Путин российскую прессу, когда в августе 1999 года был назначен премьер-министром огромной страны. До этого он короткое время поработал в администрации Бориса Ельцины на третьих ролях, потом неожиданно оказался в кресле директора ФСБ, а потом и главой правительства.

В середине августа 1999 года начались активные военные действия, вначале в Дагестане, потом – в Чечне. Так началась вторая чеченская война, инициатором которой стал Путин. Конечно, до него российские генералы, прошедшие множество «интернациональных» войн в Афганистане, Вьетнаме, Никарагуа, Анголе и десятков других стран, не мыслили себе спокойную жизнь. Тем более, в России военная служба старших офицеров – это хороший бизнес – можно продать оружие противнику, населению - бензин и солярку, а еще краска, строительные материалы, консервы, мало ли на чем можно заработать деньги. А война в своей стране – тем более приятна – и семья недалеко, и солдат много, одних убьют, других быстро пришлют.

Но после первой чеченской войны у генералов появилось несколько врагов: один коллега – генерал Александр Лебедь, который подписал Хасавюртовские сограшения в конце августа 1996 года, которое потом остальные генералы называли позором русской армии. Еще врагами были либеральные политики, кричавшие о правах человека и зверствах, которые учиняла российская армия в первую войну во время зачисток или ковровых бомбардиоровок. Но главными врагами генералов были журналисты, которые лезли всюду и и фотографировали. Их не пускали, но журналистки переодевались, как чеченки и шли вместе в села, чтобы тайком из под полы зимнего пальто снять на маленькую камеру результаты зачисток в Самашках. И еще они брали интервью у чеченцев, которые рассказывали об убитых сыновьях, мужьях и отцах.

Тогда, после 96-го года генералы поняли, что войну они проиграли не столько чеченцам, сколько журналистам, которые показывали на весь мир, что такое российское «восстановление конституционного порядка». И когда генералы задумали реванш, то главным условием был запрет на свободное посещение журналистами районов военных действий.

Но как это сделать, чтобы не настроить мировое сообщество против себя? И чтобы журналисты были на стороне власти, и чтобы боялись ездить в Чечню самостоятельно? В начале 1997 года вдруг журналисты стали исчезать, за девять месяцев сразу 19 человек. Их неожиданно начали похищать, раньше не похищали, а теперь сразу много.

Это было хорошо придумано: журналистика – профессия публичная, и каждый пострадавший коллега отзовется возмущением в десятках тысяч статей и телерепортажей. А если еще российские спецслужбы будут настойчиво объяснять, что похитители требуют за освобождение деньги, но за это время не поймали ни одного похитителя, то возникает логичный вопрос – почему так неожиданно и почему так много? Почему журналисты, которые своей профессиональной деятельностью так помогли чеченцам еще год назад обрести мир, вдруг стали врагами?

Я был почти на всех пресс-конференциях «освобожденных» журналистов, многие искренне верили, что их похищали именно для обмена на деньги, хотя путанно говорили о самих похитителях и охранниках. Однажды мне удалось поговорить наедине с одним из журналистов, который провел в плену полтора месяца. Я спросил его, разговаривал ли с ним кто-либо из российских спецслужб, чтобы выяснить, как выглядели похитители или охранники, на какие темы они говорили, во что были одеты, чем кормили, как выглядело помещение, в котором он находился. Это же распространенная практика в целях сбора дополнительной информации.

Журналист думал пару минут, потом тихо ответил - «нет». А потом добавил: «Зачем, они видимо и так все знают». Я намеренно не называю имени этого журналиста, потому что доказать мою догадку сложно, поскольку, повторяю, завершенных расследований так и не было. Ни одного. Но зато появились журналисты, которые раньше много работали в Чечне, дружили с чеченцами, много писали и рассказывали об ужасах той войны, а потом стали «государственниками». Надломились? Или надломили?

Первый раунд сторонники реванша выиграли: весь мир кричал о «зверствах» чеченцев, похищающих журналистов. Сотни заявлений, огромное количество статей и телерепортажей. Почва для начала второй войны была подготовлена. Началась блокада Чечни, были нарушены практически все пункты Хасавюртовского соглашения. Чечня застыла в тревожном ожидании.

Когда началась вторая война, российские журналисты уже знали, что ездить в Чечню опасно, два года они слышали истории похищенных журналистов, и когда редакции посылали на войну своих корреспондентов, то передвигались они в сопровождении офицеров, небольшими группами, регламент был на 15 человек, срок нахождения в Чечне – трое суток, и жить в расположении военных, под постоянным присмотром. А вечерами офицер проводил политзанятия.

Чечню закрыли для журналистов. Непослушные иностранцы попытались по-привычке ездить, но их отлавливали, беседовали, угрожали лишить аккредитации и аннулировать российскую визу. Кто был посмелее, тот в одиночку, на свой страх и риск проникал в Чечню, большинство махнули рукой, а ведущие агентства и телекомпании стали нанимать стрингеров из местных чеченцев, чтобы получить оттуда хоть что-то. К этому следует добавить, что никаких законных оснований не пускать журналистов в Чечню не было. В России есть только два закона, которые ограничивают передвижение журналистов – о военном положении и о чрезвычайной ситуации.

Но новая власть уже не хотела слушать юристов и международные организации, власть думала, что закроют Чечню, создадут информационный вакуум и все – война быстро закончится. Оказалось совсем наоборот. Военные действия только радикализировали население и партизанские отряды воюют против федеральных войск до сих пор.

В помощь идеологам войны вначале войны было создано сразу несколько информационных центров и назначены люди, которые должны разъяснять российским журналистам, что происходит. В Москве это был помощник Путина – Сергей Ястржембский и старый пропагандист генерал Манилов, помогали им министерство печати и начальник Центра общественных связей ФСБ генерал Зданович, который сейчас трудится заместителем генерального директора российского телевидения. В Чечне главным информационным рупором был полковник Шабалкин.

Полковник Шабалкин - фантастический человек, который придумывал объяснения одно нелепее другого. После теракта в Нью-Йорке 11 сентября он сообщил, что в чеченских горах обнаружены чертежи «Боинга», на котором летели террористы в Америке. А после катастрофы на подводной лодке «Курск» - в чеченских пещерах были обнаружены планы... правильно – подводной лодки. Еще он знал, как в Чечню доставляются террористические деньги, но не объяснял, почему их не перехватывают. Полковник Шабалкин потом получил звание генерала и трудится где-то в ФСБ, но лучшего фантазера во время второй чеченской войны было трудно найти. Его целью было запутать журналистов, сделать их идиотами, а потом довольно потешаться на своими историями, напечатанными в газетах.

Чечня была только поводом. Как Бесланская трагедия, после которой Путин почему-то решил отменить выборы губернаторов. И народ промолчал. Война в Чечне нужна была Путину, как символ, как пример «вставания с колен», как акт великодержавия, как реинкарнация униженного народа в процветающую нацию. И народу это понравилось. Поэтому народ спокойно воспринял возвращение традиций советской пропаганды, по-прежнему включая телевизор для того, чтобы увидеть огромные репортажи о Путине и Медведеве, о том, как Россия все-таки «встает с колен».

Пропаганда началась с Чечни, с насаждения страха россиян перед чеченцами, которые любят воровать людей. И когда вам каждый день объясняют, что Чечня стала центром ваххабизма и исламского терроризма, приученному к страху еще с советских времен народу ничего не остается, как верить и любить Путина, а потом и Медведева. Люди привыкли к советской формуле выживания – «лишь бы не было войны». И ничего взамен не просят – ни свободы, ни демократии, ни хотя бы вернуть выборы губернаторов.

Книга, которую я попытался коротко пересказать, большая, около 500 страниц, и наверное скучная для чтения, поскольку в ней много цитат и фрагментов публикаций. Ведь интересно спустя десять лет читать слова Путина о том, что в России должна быть «диктатура закона», тут же нарушая эти законы и Конституцию. Но я попытался объяснить своим читателям, что в России восстановлено то, что так знакомо было нашим дедам и отцам – пропаганда, и она, к сожалению, надолго. И показать механизм восстановления этих старых традиций после десяти лет попыток построить демократию в России.

И в конце старый советский анекдот. Вернувшись вечером с работы некий человек решил посмотреть телевизор. Тогда, в советское время главная информационная программа так и называлась – «Время», и ее показывали сразу по всем трем каналам советского телевидения. Человек нажал на первую кнопку – на экране Брежнев, нажал на вторую – там тоже Брежнев, нажал на третью – опять Брежнев. Тогда он решил впервые нажать на четвертую кнопку, ведь она же есть. Нажал и на экране появился полковник КГБ, который, показывая кулак, говорит: «Больше не переключай».