Кавказский бермудский треугольник и планы "Третьего Рима"

Кавказ из-за своего геополитического месторасположения был чрезвычайно стратегическим регионом на разных этапах мировой истории, однако, можно сказать, что XVI век с этой точки зрения все же являлся выдающимся периодом. До того на Кавказе сменялись интересы тех государств, которые находились на юге, юго-западе или юго-востоке, и этот регион твердо был защищен главным кавказским хребтом. Если бы не этот географический барьер, картина, вероятно, осталась бы той же, поскольку до XVI-XVII веков на восточноевропейской равнине не существовало ориентированного на южную политику более или менее сильного государства (не считая "Золотой орды", которая воевала с находящимся в Передней Азии Ильханским государством). А Киевская Русь не являлась политической единицей такой силы, которая могла вложить политико-экономические дивиденды в Закавказье. На относительно раннем этапе народы, временно или продолжительно проживающие в степях и предгорьях Северного Кавказа (скифы, сарматы, гунны, хазары, аланы-осетины, кипчаги…), по причине низкой государственной организации ограничивались всего лишь периодическими экспедициями набегов на Закавказье. И всего то. Касательно геополитического пространства, расположенного с юга и юго-запада, оно являлось неким бассейном враждебного сосредоточения, откуда претензию на обоснование на Кавказе заявляли разные государства: Ахеменидский или Сасанидский Иран, Македония, Рим, арабы, сельджуки, Византия, монголы.

Это были страны, у которых имелся стратегический план освоения Закавказья, соответствующая тактика, и с этой точки зрения были гораздо опасней, чем пришедшая с севера занимающаяся набегами Орда. Вместе с тем, следует учитывать еще одно обстоятельство. Редко выпадала эпоха, когда на Закавказье были концентрированы интересы какого-либо одного конкретного государства, и это являлось настоящим бедствием для населения региона. На протяжении долгих времен здесь преимущественно противоборствовали две силы, что давала политическим единицам Закавказья возможность дипломатического маневрирования. В этом аспекте можно рассматривать соперничество Рима-Парфии, Византии-Ирана и арабов-византийцев. Только со времен сельджуков началась смена поливариантной экспансии моновариантной, которая позднее полностью охватила и период монгольского господства.

Начало XVI века было отмечено весьма невыгодными для Закавказья внешними политическими процессами. На этот регион почти одновременно заявили претензию недавно сформировавшийся Сефианидский Иран и основанное намного раньше агрессивное османское государство. В 1514 году между ними разразилась долгая война, которая с определенными интервалами продлилась один век. Логичным итогом этого противостояния был Амасийский мир 1555 года, по которому соперники поделили Кавказ пополам (соответственно и Грузию), однако в 60-80-х годах XVI века начался развал вроде бы до того устойчиво созданного баланса, и создание нового политического климата. Новшество перемен состояло в том, что на арене появилась имеющая в регионе собственные стратегические интересы сила: молодое, растущее и амбициозное государство Московии (вспомните идею "Третьего Рима", которая фактически превратилась в российскую идеологическую доктрину). Знаменательно, что эта сила появилась оттуда, откуда ранее не было видно какой-либо сформировавшейся традиции. Активизация государства Московии вызвала значительные изменения в контексте ориентации политических сил в регионе. Если до того существовали два центра тяжести и, следовательно, шансы манипуляции между ними, теперь перспектива стала еще более разнообразной.

Кавказ, этнически и политически являющийся весьма пестрым конгломератом, еще больше был разрознен. У каждой из стран, и находящихся в них политических кругов появились разные внешние ориентации, которые зачастую в большей мере были обусловлены субъективными факторами, нежели объективными закономерностями. Все это сделало еще более пестрым политико-дипломатический спектр Закавказья, а внутренние кавказские противостояния достигли кульминации. С убедительностью можно сказать, что на исходе XVI века во всем мире не существовало второго такого региона, где были переплетены интересы столь мощных, агрессивных и конфессионально отличающихся государств. Кавказ того времени не только на Ближнем Востоке, но и во всем мире являлся самым горячим узлом противоречий.

Какие аргументы стояли за тремя государствами, жаждущими обосноваться на Закавказье, и насколько были справедливыми их стремления, пусть даже с точки зрения международного права средних веков?

Вероятно, совершенно излишне, однако ради полноты обсуждения все же следует отметить первый и главнейший аргумент: силу. Разумеется, ни шах, ни султан, ни царь России (в особенности первые два) не интересовались тем, хотели ли кавказские народы иметь с ними дело. Все три обладали громаднейшим военно-политическим потенциалом, а Кавказ являлся весьма лакомым геополитическим и экономическим куском для того, чтобы эти силы пришли в действие.

Иран обосновывал собственные претензии на твердой с точки зрения тогдашнего международного права, сформированной в течение веков традиции. Действительно, еще в период Ахеменидов и Сасанидов большинство кавказских народов как раз таки входили в сферу влияния Персии. Тут существовали иранские территориально-административные единицы: сатрапии и кустаки. Здесь находились местные чиновники шахов, сатрапы и марзпаны. Что касается сельджукского и монгольского, а также постмонгольского периода, и до основания государства Сефианидов, в этот период времени созданным завоевателями политическим центром являлся именно Иран. Правда, собственно иранский этнический элемент в этих государствах (государство Сельджуков, Ильханство, государства джалларианидов, белого барашка и черного барашка) уже не являлся доминантным, но привитая на новые, агрессивные корни старая традиция все же сохранялась. Именно этим и объясняется тот факт, что в грузинских средневековых источниках слово "перс" стало обобщенным названием завоевателя, невзирая на то, какой этнической группы захватчика оно касалось.

Исходя из основанного на примате традиции средневекового международного права, государство Сефианидов "законно" стремилось к реанимации собственного политического влияния на Кавказе и, между прочим, международное мнение с пониманием относилось к этому стремлению.

У османского государства, разумеется, не было таких долгих традиций владычества на Кавказе, как у Ирана. Однако следует учитывать тот факт, что она являлась страной, сменившей, "правопреемницей" Византии и, исходя из этого, заявляла претензии на подвластное бывшей империи геополитическое пространство. Кроме того, султан выступал в роли защитника мусульманского населения Кавказа, что окутывало его захватническую политику в покров вероисповедания.

Касательно России, в этом контексте она меньше всех могла иметь претензии на Кавказе. Этот регион, можно сказать, был столом, за которым все места были заняты, причем, давным-давно. Таким образом, Москва не могла назвать ни один "правовой" аргумент в оправдание собственной кавказской политики, поэтому в отличие от Ирана и Османской империи, на рубеже XVI-XVII веков она больше вела активную деятельность на дипломатическом фронте и старалась, не доводить дело до военного противостояния. Примечательно также и то, что в отличие от поздней эпохи, когда Россия облачилась в мантию союзнического спасителя единоверных и христиан, на рубеже XVI-XVII веков у ее политики на Кавказе пока еще не было четко выраженного конфессионального характера. Для примера достаточно привести тот факт, что первыми из народов этого региона в отношения с Россией вошли кабардинцы, а Кахетия тщетно старалась настроить государство Московии против заклятого врага христианства, Ирана.

На том этапе доктрина "Третьего Рима" пока еще не была в соответствии с силой, необходимой для ее реализации.

Когда речь идет об общественном мнении в отношении Кавказа, следует учитывать одно весьма важное обстоятельство.

Страны Европы считали совершенно естественным и закономерным кавказскую политику Ирана и охотно устанавливали с ним отношения. В меньшем масштабе, но то же самое можно сказать и о России. Касательно османов, международное мнение рассматривало их как нелегитимную инородную силу, пришедшую извне, не имеющую право поселится, завоевывать и владеть другими. Именно этим и объясняется необычное множество антисельджукских (подразумеваются крестовые войны) и антиосманских коалиций в XII-XIII и XV-XVI веках. Однако, следует отметить и то, что в интересующей нас эпохе этот фактор уже не чувствовался настолько активно. Османская империя превосходно компенсировала нелегитимность удобным геополитическим расположением и владением Босфорского пролива, чем эффективно контролировала торговые магистрали, связующие Машриг и Магрибы. Исходя из этого, к концу XVI века уже явно было видно, что заинтересованная в торговых льготах Европа как бы свыклась с владычествующей на Босфоре "Сиятельной Портой" и, руководствуясь собственными политико-экономическими интересами, старалась направить ее агрессию против появившейся на Кавказе России.

В конце XVI века Россия пока еще не была с военной точки зрения надлежаще обоснована на Кавказе. Поэтому она, наряду с дипломатической активностью старалась достичь цели обходными путями. Правда, по настоятельному требованию султана Москва была вынуждена разобрать построенные на Тереке крепости, зато, она ухитрялась компенсировать потерю с помощью живущих на том же Тереке вольных казацких общин, которые действовали по ее диктовке. Можно сказать, если бы не это обстоятельство, успехи османов на Северном Кавказе были бы гораздо масштабней. Российские власти в данном регионе воевали с турками теми же методами, какие эти последние сами применяли в отношении крымских ханов. Султан оправдывался перед московским царем и называл причиной то, что Крым не подчинялся ему, и он не мог отвечать за их разбойничьи нападения. То же самое заявляла российская власть в связи с казаками.

В конце XVI века соперничество России, Ирана, Османской империи вошло в новую фазу, и было связано с иранско-османской войной 1578-1590 годов. Как известно, в этом противостоянии Порта начисто уничтожила шахскую армию, и отняла у него все Закавказье. Вместе с тем, султан пытался контролировать магистраль, идущую от крымского ханства к Шамхал-Дербенду, и полностью захватить Северный Кавказ. Это обстоятельство возбудило естественное желание сближения между Ираном и Россией. Парадоксальность сложившейся ситуации состояла в том, что два этих государства, имеющих противоположные стремления на Кавказе, сблизило и сделало партнерами вражда с османами. Тем не менее, это вовсе не означает, что Иран отказался от своих политических планов в регионе.

Образно говоря, обе страны, особенно Персия, временно присыпали золой огонь противоречий, существующий между ними, и дипломатически избегали разговора на эту тему, разумеется, до наступления удобного момента. Для примера можно привести Кахетию. Убедительно можно сказать, что известный кахетинско-российский договор 1587-1589 годов стал возможен именно по причине этих обстоятельств. Россия претендовала на покровительство Кахетии и дипломатически заступалась за нее при дворе шаха. Иран до определенного этапа закрывал на это глаза, однако как только у него появилась возможность, жестоко наказал непокорного вассала за излишнюю дипломатическую активность.

Перспектива лавирования между тремя противостоящими силами своеобразно обогатила дипломатический арсенал кавказских властителей. Как пример можно назвать того же Александра II, тройные стандарты которого действительно являются редким прецедентом в истории дипломатии. На довольно большом протяжении времени (1590-1605 годы) он умудрялся одновременно платить дань османам, признавать себя вассалом Ирана и оформить покровительственный договор с Россией. Подобное возможно только в такой стране, где тесно переплетены между собой интересы разных государств.

На рубеже XVI- XVII веков на Кавказе четко выявились три политические группировки с участием сюзеренов и вассалов. Первой была Османско-Ширванско- Шамхальско- Северокавказская, вторая Россия –Черкесия –Кабардинцы -Кахетия, а третья Иран- Гянджа - Карабах- Картли. Ни один из перечисленных блоков не был твердо связанным и монолитным. У входящих в них отдельных стран было не улажено между собой немало спорных вопросов. Были частыми обоснованные или необоснованные территориальные претензии. Например, Кахетия и кабардинцы были сторонниками России, однако те же кабардинцы хватались за принадлежащий Александру II Хеви. Оба вассала старались решить свою проблему с помощью России. Разумеется, из-за такого обстоятельства даже в условиях существования устойчивых внешних ориентиров говорить о долгосрочных политических связях было невозможно.

Специфичность сложившейся на Кавказе политической обстановки проявляла себя во многих сферах, в том числе и в чисто дипломатических. Например, царь России появившийся после оформления договора с Кахетией элемент в своем титуле "Государь Иверской земли грузинских царей" фиксировал только в документах, посланных европейским христианским властителям, но, как было сказано в предыдущем письме, этого не афишировал перед Ираном и Османской империей, чтобы не вызывать их раздражения.

Господство на Кавказе было жизненно важно для растущего русского государства. Вступив в этот регион, она получала важнейший плацдарм, чтобы иметь выход на Черное и Каспийское моря, а отсюда планировала далеко идущие экспедиции в направлении Средиземного моря, персидского залива и Индии. Именно на данном регионе проходили важнейшие торгово-караванные магистрали тогдашнего мира, получив контроль над которыми московское государство имело бы огромные прибыли. Кахетия являлась одним из важнейших звеньев этого грандиозного плана.

Не меньшего масштаба экспансионистские планы были и у Османской империи.
К тому времени Порта полностью контролировала средиземноморье, регион Передней Азии и черноморскую акваторию (образно говоря, Черное море стало внутренним озером Османской империи), практически все Закавказье и старалась, окончательно обосноваться на Северном Кавказе, откуда клином вторглась бы в спину России (вспомните известный поход турков на Астрахань в 1569 году). Господство на нижнем поясе Волги открывало Порте путь в направлении исторической родины (Средняя Азия) и Урала.

Соперничество трех крупных государств на Кавказе привлекало живой интерес европейских стран. С помощью своих резидентов и агентуры они подробно собирали всякую информацию об идущих в регионе процессах, и по следам их анализа формировали внешний политический курс. Этот момент делал еще более пестрым и разнообразным политическую жизнь стран Кавказа, и создавал благодатную почву для продвижения масштабно мыслящих, эпохального значения деятелей. Из политических фигур такого масштаба в период анализа, первым делом, следует назвать царя Кахетии Александра II и шаха Ирана Абаза I.